Вооружен бандурой

Казак Мамай - отрешенный, самоуглубленный воин на отдыхе с бандурой в руках, неизменной люлькой во рту, предусмотрительно положенным у ног мушкетом и столь же обязательным рядом штофом с горилкою - один из самых оригинальных персонажей украинского фольклора. Его изображения в XVII-XIX столетиях украшали едва ли не каждую сельскую хату. Мамай, сложив по-турецки ноги, с печалью или нарочитой удалью глядел на их обитателей не только с картин, но и со ставней, сундуков, даже пчелиных ульев. Что рассказывал? Какую весть нес? О чем предупреждал? Задуматься об этом можно сегодня в Национальном художественном музее, где собрано несколько десятков из сохранившихся чуть более сотни "Мамаев".

К уникальным картинам из фондов самого Национального музея присовокуплены работы из экспозиций Днепропетровского исторического музея имени Яворницкого, Музея украинского народного декоративного искусства, Музея народной архитектуры и быта, Музея Ивана Гончара. Кураторы, Ирэна и Валерий Сахаруки, сконструировали выставку (первую в заявленном ими фестивале наивного искусства) умело, умно и элегантно, соединив в экспозиции старинных "Мамаев" с современными неоархаиками Тамарой и Александром Бабаками. Зафиксированный на видео процесс создания своеобразных графических палимпсестов поверх народной картины современным художником и диковинные громадные объекты, сплетенные из прутьев руками его жены, ничего, кажется, к сути "Мамая" не прибавляют и расшифровать ее не помогают, но сами по себе занимательны и, безусловно, придают выставке технологическую оснастку и солидность "актуального проекта".

Он, впрочем, актуален и без четы замечательных современных художников. Поскольку в "Мамая", действительно, следует всмотреться, вслушаться в его залихватские байки (ими часто снабжены изображения) и оторопеть, почувствовав генетическое родство с легендарным казаком, который задиристо говорит о себе "А я, сказати, душа щира, сорочки не маю, коли не п'ю, то воші б'ю, таки не гуляю". Мамаем принято восхищаться, а ведь он герой - амбивалентный, о чем, кажется, догадывались и наши предки. Он - одновременно - воплощение народной мечты и народной беды. Об этом, кстати, наряду с безвестными художниками, рисовавшими отложившего в сторону саблю, отпустившего пастись коня, хлебнувшего добрый глоток горилки и погрузившегося в медитацию или в безудержную спесивую хвальбу казака, знал и безжалостный, с вечной судорогой в душе украинский гений Николай Гоголь (не поленитесь, перечитайте его "Тараса Бульбу").

Мечта - это счастливое, хмельное безделье на щедрой земле, а если она вдруг не уродит, то под рукой всегда имеется корчмарь-еврей, из которого можно вытрясти деньжат на новую выпивку и обмундирование (одет Мамай, хоть и сетует по поводу сорочки, как правило, весьма недурно).

Мечта - это сладость одиночества, которое, если обрыднет, можно разнообразить трапезой с презираемым, впрочем, ляхом, перебранкой с дурой-женой и лаской боевой подруги - крепкогрудой Одарки или моторной Химки (она еще и закусить принесет).

Мечта - это отрешенность от суеты, когда все дела обусловлены прекрасным выбором: музицировать на лютне, сосать люльку, читать книги (по латыни!), ну а когда совсем замучили, давить вшей. По-тюркски в слове "мамай", кстати, нет ничего романтического и героического. Оно значит - Никто. Мамай на народных картинах этой своей анонимностью даже слегка кичится (дескать, "як зовуть, відкіль родом, нічичирк не знаєш"). А ведь положение это, скорее, тоскливое. Герой мифа обязан иметь имя.

Не случайно, кажется, расцвет народной мамаианы приходится на пору прекрасно осознаваемого казаками исторического поражения, дезавуирования, а потом и уничтожения Сечи, период превращения украинца в малоросса. Трудно отогнать мысль, что гордое, блаженное и сытое "байдикування" Мамая оплачено отказом от борьбы. Только что и остается евреев трясти, да над поляками насмехаться. Ну и, конечно, задумчиво одурманивать себя горилкой и табаком. Я это к тому, что наши мечты, на самом деле, часто воплощают наши трагедии и беды. А ведь мечты наши очень постоянны...

Одна журналистка завершила свой справедливо восхищенный отклик о выставке в Национальном художественном музее дивной фразой: "Если Мамай встанет, мир вокруг него немедленно рухнет". Святая правда. Но все-таки, может, стоит когда-нибудь попробовать?