Людмила Ивановна Лящевская: «От голодной смерти нас спас суп из отцовской портупеи»

В Днепродзержинске Людмила Ивановна живет с 1950 года. В 1963 году она пришла работать на ДАТЗ в электроремонтный цех электромонтером-обмотчиком. Из этого же цеха в 1986 году вышла на пенсию.

Но, даже находясь на заслуженном отдыхе, Людмила Ивановна продолжает вести общественную работу. Одна из активистов днепродзержинского «Общества жителей блокадного Ленинграда», она посещает городские и районные общественные мероприятия, беседует со школьниками, встречается с молодежью у себя дома и рассказывает о пережитом. Предлагаем вниманию наших читателей небольшую часть воспоминаний Людмилы Ивановны Лящевской о бессмертном подвиге ленинградцев в годы Великой Отечественной войны.

– Я, Людмила Ивановна Блинкова – Лящевская родилась в Ленинграде 13 апреля 1927 года. Жила с отцом, матерью и двумя младшими сестренками, училась в школе, успев окончить к началу войны 7 классов.
Меня и мою младшую сестренку вторжение немцев застало в пионерском лагере. На утренней линейке нам дали команду срочно собирать вещи и готовиться к отъезду. Уже на пути к железнодорожной станции, а мы бежали к ней через колхозные поля, стали слышны непонятные звуки. После мы узнали, что это неподалеку рвались бомбы – фашисты бомбили соседнее селение.

Наш поезд двигался медленно. На каждой остановке в него подсаживались дети из других лагерей. Места в вагонах не было, поэтому взрослым приходилось ехать на крышах и ступеньках вагонов. На ленинградской платформе нас встречали родители. Многие мамы плакали. Наша мама велела нам с сестренкой отправляться домой, (мы жили недалеко от вокзала), а сама вместе с другими взрослыми этим же поездом отправилась за дошкольниками, которые отдыхали на детских загородных дачах. Вернулась домой она только поздно вечером.

Вскоре по радио передали обращение руководителей города к ленинградцам. В нем призывали жителей города верить в победу, не падать духом, помочь родному Ленинграду пережить военное время. Нас, учащихся, собрали в школе и просили помочь городу вместе со взрослыми. В первую очередь необходимо было установить возле домов и на чердаках ящики с песком и бочки с водой для тушения зажигательных бомб. Таскать песок и воду в них поручалось подросткам. Также нам доверили оклеивать окна бумагой или бинтом, чтобы прохожих не ранило битым стеклом при бомбежках. Помню, как из старых одеял делали светомаскировку на окна. На зданиях были развешаны плакаты «Свет в окне – помощь врагу».

Позже молодежь и подростков стали привлекать и к другим оборонным работам. Мы наполняли песком мешки, которыми затем обкладывались исторические памятники. Днем девушки-добровольцы носили по улицам и поднимали над городом в воздух так называемые «колбасы» для защиты зданий и улиц от фашистских бомбежек.

Вечером наш родной Ленинград погружался в кромешную тьму. Люди прикрепляли к пальто фосфорные значки, чтобы не наткнуться друг на друга. А когда объявляли воздушную тревогу, все поначалу спешили укрыться в бомбоубежищах. На Ленинград летели бомбы с воздуха и снаряды со стороны железной дороги. В то время город бомбили по 15-18 раз в сутки и жители перестали бегать в укрытия. Я с мамой и сестренками тоже оставались в квартире во время налетов, и не раз наблюдала, как рушились стены соседних зданий.

К ленинградцам постепенно подбирался голод. Помню, как горели разгромленные Бадаевские продовольственные склады, и черный дым пожарища плыл пеленой над городом. В магазинах исчезли продукты, их стали выдавать по карточкам. Тогда получить можно было только 125 граммов хлеба для служащих и иждивенцев (а нас у мамы было трое) или 250 граммов для рабочих.

Зимой 1941 – 1942 года в городе не стало электроэнергии, и остановились трамваи и троллейбусы. Причем, где остановились, там и остались стоять на всю зиму, занесенные снегом. Не стало газа, воды, в домах отключили отопление. В 1941 году, зимой, при бомбежке у нас в квартире выбило стекла. На потолке остались следы от осколков, а на стенах комнаты образовался лед в два сантиметра. Мы перебрались жить в маленькую кухню – там была плита, которую топили сначала мебелью, а потом всем, что приносили из разбомбленных домов, и что могло гореть. Лампочку нам заменяла коптилка.

Наш папа ушел на войну зимой 1941-го года. Он воевал на Волховском фронте и погиб в 1942 году на станции Невская Дубровка. Но перед смертью был ранен и лежал в госпитале на Петроградской стороне. Мы с мамой ездили его навестить, и я папу не узнала – он был настолько худой и изможденный, что стал похож на паренька-подростка, а ведь был рослым, крупным мужчиной.

Зимой 1941-1942 года умерло много ленинградцев. Чтобы не умереть с голоду мы ели корни лопуха, лебеду, веточки липы. Наша семья съела кожаную отцовскую портупею. Мама сначала три дня вымачивала ремни, а потом резала их на куски и долго варила. «Супа» хватало всего на пару дней и голод снова «брал нас за горло». Люди тогда ходили очень медленно, с трудом передвигая ноги. Смерть настигала блокадников в холодных квартирах, на берегах Невы, где брали воду, по дороге на работу и на пороге родного дома. В начале весны 1942 года всех жителей Ленинграда по радио попросили выйти на субботник, чтобы в городе не вспыхнула эпидемия, потому что не успевали хоронить мертвых.

Моя мама работала на фабрике «Веретено». Однажды после сильной бомбежки она не пришла домой и я отправилась ее искать. На улице меня охватил ужас – полыхали дома, из развалин выносили раненых, а мертвых складывали прямо на снег. Маму я нашла не сразу. Она лежала на носилках в бомбоубежище. Ее ранения были очень серьезными и врачи сказали мне, что до выздоровления она должна будет находиться в госпитале. Но, едва-едва поправившись, мама ушла из госпиталя, вернулась на фабрику и продолжала трудиться. В то время и в нашу семью пришло страшное горе – умерла младшая сестренка. Среднюю мама вскоре эвакуировала в Новосибирск, и мы остались с ней вдвоем.

В марте 1942 года учителя ходили по домам и записывали, кто из молодежи остался жив. Чтобы спасти от голода нас определяли на работу и на обучение в ФЗО. Меня и подруг направили работать на стройку. В апреле 1942-го мне исполнилось 15 лет и меня направили в школу ФЗО. Там сразу же начали нас кормить, чтобы хоть как-то поднять на ноги – давали жидкую пшенную и чечевичную кашу и кусочек хлеба, эти незатейливым блюдам мы были несказанно рады.

После окончания школы ФЗО я вместе с другими выпускниками стала работать сначала разнорабочей, а затем штукатуром-маляром. Теперь, как рабочим нам выдавали уже по 250 граммов хлеба. Так началась моя трудовая жизнь. На работе мы заколачивали окна в уцелевших помещениях, чтоб не попадал дождь и снег, разбирали разрушенные дома, разгружали баржи с камнями. Как-то в маскировочных машинах с закрашенными окнами нас повезли на военный объект и там мы цементировали полы в дотах. А когда приехали военные принимать работу, то приказали, чтобы детей больше туда не присылали, потому что линия фронта проходила совсем рядом.

Осенью 1942 года я жила в общежитии на улице Герцена в доме №51 в большой красивой комнате с амурами на стенах, поддерживавшими потолок. Иногда я подходила и гладила их руками. Помню, наступил праздник 7 ноября. Нас сытнее накормили в этот день и выдали в подарок по 200 граммов конфет – изюма в шоколаде. Половину конфет я съела, а половину оставила маме. Но ночью началась бомбежка и в дом напротив угодила бомба. Наши красивые огромные окна взрывной волной распахнулись настежь, а кровати, на которых мы спали, отлетели вместе с нами к противоположной стене. Захлопнув окна, мы с подругой забились с перепугу на одну кровать и вместе доели оставшиеся конфеты. А потом, когда все прошло, расплакались, что теперь нечего нести маме.

Работали мы очень тяжело, но, даже после смены, не торопились идти отдыхать, а шли в госпиталь и там помогали санитарам, читали раненым газеты и книги, писали письма. Я продолжала жить в общежитии. Мы находилась, практически, на казарменном положении. Поэтому наведаться домой (даже навестить заболевшую маму) мне разрешали только по воскресеньям, а возвратиться назад нужно было до 16 часов. И я бегала домой пешком, помню, что в то время городской транспорт еще не ходил.

В 1943 году прямо на рабочем месте меня наградили медалью «За оборону Ленинграда». Свою следующую награду я получила в 1946 году – мне вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

И вот наступил долгожданный январь 1944 года – блокада Ленинграда была ликвидирована. Как ликовал народ на улицах родного города – люди плакали, смеялись, обнимали друг друга. В город начало поступать продовольствие, увеличился хлебный паек, выжившие ленинградцы принялись разыскивать родных и близких, начали возвращаться беженцы. Наш родной город постепенно оживал, и все острее становилось предчувствие грядущей Победы. Но выжившие в блокаду, никогда не забудут эти героические 900 дней и ночей и всем своим современникам и новым поколениям желают больше никогда не видеть такого страшного горя на родной земле.

5 февраля 2015 года исполнился 71 год от дня прорыва ленинградской блокады. Блокадники нашего города, для которых Украина стала второй родиной, вновь вспомнили события тех незабываемых дней. Более десяти людей, переживших блокаду, живут сегодня в Днепродзержинске. Из них все 900 дней выдержали всего трое и в их числе – Людмила Ивановна Лящевская.

20 лет назад по инициативе днепродзержинских блокадников в городе было создано «Ленинградское братство», преобразованное впоследствии в общественную организацию «Общество жителей блокадного Ленинграда». В настоящее время при городском совете ветеранов работает постоянная комиссия жителей блокадного Ленинграда. Активисты комиссии, несмотря на преклонный возраст, участвуют в общественной жизни Днепродзержинска, делают все для того, чтобы не прервалась живая связь поколений и молодежь знала правду о том, что пришлось пережить их дедам и прадедам. В 2014 году, к 70-летию прорыва блокады Ленинграда, при участии днепродзержинских участников блокады Ленинграда был подготовлен и выпущен буклет воспоминаний под названием «Ленинград – боль моей памяти». Рассказ о подвиге людей, победивших в противостоянии фашистским оккупантам, будет жить в памяти народа.