Что рассорило Пушкина с екатеринославским дворянством?

Тот факт, что Пушкин в мае 1820 г. был сослан в Екатеринослав и прожил в нем 18 дней (до 5 июня, когда его увез на Кавказ генерал Н.Н. Раевский), составляет гордость города и поныне. Однако, мало что известно о его досуге в это время. Легендами обросло и место его проживания, и странный бал, повлиявший на отношение к поэту Екатеринославского дворянства, и сюжет о братьях-разбойниках, легших в основу поэмы. Мы попытаемся рассказать то, что удалось раскопать.

Ссылка или перевод по службе?

Неувязки возникают с самого приезда. По официальной версии, Пушкин был командирован в распоряжение председателя «Попечительного комитета по устройству колонистов южной России», генерал-лейтенанта И.И. Инзова. Однако, в подорожной значилось: "Отправлен по надобности службы", что было вполне почетно. Т.е. фактически Пушкин получил перевод по службе и вез в Екатеринослав Инзову приятную весть о повышении его в должности: тот назначался Наместником Бесарабии.

Но канцелярию «Попечительного комитета» он посетил раза три, посвятив все время катанью в лодке по Днепру и гулянью по лесам. Но вот где жил великий поэт? Странно, но сам он нигде об этом не говорит.
В «Екатеринославском юбилейном листке» рассказывается такое предание:
«Известно, что в 20-х годах настоящего столетия по случаю болезни прожил в Екатеринославе от 2 до 3 недель знаменитый поэт А.С. Пушкин. Рассказывают, что он останавливался в доме Тихова, который содержал едва ли не лучший в то время постоялый двор. На дверях дома, говорят, было даже написано Пушкиным какое-то стихотворение» (с.18).

Постоялый двор купца Тихова располагался на улице Торговой (Торгово-Караимской). Потом был передан во владения Я.М. Михайличенко. Затем его снесли, но в память о поэте на этом месте установили мемориальную доску (дом №4 по ул. Ширшова, хотя в путеводителях почему-то указывается дом №5 или даже 6).

Где эта улица, где этот дом?...

Однако, известно письмо Пушкина брату Льву Сергеевичу, в котором он писал:
«Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада». «Лучший в городе дом» и «лучший постоялый двор» Тихова, понятное дело, никак не ассоциируется с «жидовской хатой».

О неприглядной обстановке, в которой нашли Раевские Пушкина, говорит и доктор Евстафий Петрович Рудыковский, ехавший с генералом Раевским в качестве военного врача на Кавказ и прибывший в город 4 июня в 10 часов вечера:

«Едва я, — говорит он, — по приезде в Екатеринослав расположился, после дурной дороги, на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала: «Доктор! Я нашел здесь моего друга; он болен, ему нужна скорая помощь, поспешите со мной!» Нечего делать: пошли. Приходим в гадкую избенку, и там, на досчатом диване, сидит молодой человек, небритый, бледный и худой.

«Вы нездоровы?» — спросил я у незнакомца. — «Да, доктор, немножко пошалил, купался; кажется, простудился». Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага. — «Чем вы тут занимаетесь?» — «Пишу стихи». Нашел, думал я, и время и место. Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня.

Мы остановились в доме губернатора К (Ивана Христофоровича Калагеоргия, управлявшего губернией с 1819 по 1821 г., дом располагался чуть выше устья Баррикадной. – Ред.). Поутру гляжу — больной уже у нас: говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Раевским по-французски. После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма. Пишу рецепт.

«Доктор, дайте чего-нибудь получше, дряни в рот не возьму»: Что будешь делать? Прописал слабую микстуру. На другой день закатил ему хины. Пушкин морщился. Мы поехали далее» (Русский вестник, 1841, №1).

Где же именно была та «гадкая избенка», о которой упоминает Рудыковский — в самом городе или, как утверждают иные, на Мандрыковке? Доктор лишь упоминает, что разыскал больного тотчас же по приезде (а с учетом темноты и обрыва, который предстояло преодолеть, чтобы попасть на Мандрыковку, это было крайне трудно, ежели допустить, что Пушкин жил там!).

Тем не менее, нашлись свидетели мандрыковской версии.

Григорий Мекленбурцев, пасынок князя А.Н. Аслан Гирея:

«Мой покойный отчим, князь А. Н. Гирей указывал мне место, где жил Пушкин. Жил он в доме Краконини, находящемся на Мандрыковке, против усадьбы моего отчима, князя Гирея. Усадьба, где жил Пушкин, прилегает к Днепру…» (Екатеринославский юбилейный листок...— с.55, 233).

В. Татаренко: «… Он действительно жил на Мандрыковке... Бывший городской голова Кулабухов говорил лет 10—20 тому назад моему дяде фотографу Н.А. Иванову, что дом, в котором жил Пушкин, был разобран лет 40 тому назад его отцом ввиду его ветхости... В то время здесь находилась масса вековых деревьев, а невдалеке протекал Днепр. Место это живописное…» (Вересаев В. В. Пушкин в жизни, М., 1927, Т.1, с.82).

В 1879 г. «Русский вестник» опубликовал свидетельство тогдашнего профессора Екатеринославской семинарии А.С. Понятовского, который в сопровождении богатого помещика С.С. Клевцова отправился отыскивать Пушкина.

«Находят. Входят в лачужку, занимаемую поэтом. Пушкин встретил гостей, держа в зубах булку с икрой, а в руках стакан красного вина. «Что вам угодно?» — спросил он вошедших. И когда они сказали, что хотели иметь честь видеть славного писателя, то славный писатель отчеканил им: «Ну, теперь видели? До свидания!» (Т.3, с. 136.).

Где именно они нашли Пушкина, гости не сообщили.

Цыганский кут

По версии Л.А. Щербиной, «Пушкина не могла удовлетворить обстановка постоялого двора, творчество требовало уединения, и поэт переезжает на берег Днепра, в местность Мандрыковку, в домик Краконини (дом не сохранился). Это очень живописное место, названное в честь бывшего запорожца Андрея Мандрыки, который перенес свой хутор-зимовник в город. Рядом было село Лоцманская Каменка - главное место днепропетровского судоходства через пороги, а ниже по Днепру, в селе Старые Кайдаки, была крепость Кодак, построенная в начале XVII века. Это были новые для поэта места, новые страницы истории Украины, оставившие у него глубокие впечатления» («Пушкинские места», 1988, ч.2, с.91).

«То место, где он поселился, - добавляет И. Новиков в романе «Пушкин в изгнании», - носило название Цыганский Кут. Hecколько еврейских домишек было разбросано по оврагам, поблизости от корчмы, стоявшей на пыльной проезжей дороге. Тут же неподалеку, на вытоптанном л и конями поле, раскиданы были палатки цыган. Пушкин заглядывал в кочевые шатры. Это бродячее племя еще более говорило его воображению, когда по вечерам зажигались в синеющих сумерках огни их костров и явственно доносилось гортанное пение, музыка — то заунывная, то разудалая, пляски… Старик и старуха, евреи-хозяева, подобно цыганам, питались на воздухе, но у них в землю вкопана была небольшая, обмазанная глиною печка. Речь их была смесью еврейского с украинским и русским».

Если следовать логике, то, конечно, разумнее было жить не столь далеко от центра, ведь к Инзову надо было хоть изредка, но наведываться, а Мандрыковка располагалась достаточно далеко, да еще надо было преодолевать обрывистую гору. Один из местных краеведов утверждал, что Пушкин жил в одном из домов по ул. Военной.

Откуда бежали братья Засорины?

Пушкин нигде не обмолвился, что лично видел побег, не исключено, что, как пишет М. Шатров, о нем ему рассказали на обеде у вице-губернатора Шемиота. Но Пушкин, безусловно, побывал на том месте.

Река шумела в стороне,
Мы к ней - и с берегов высоких
Бух! поплыли в водах глубоких.
Цепями общими гремим,
Бьем волны дружными ногами,
Песчаный видим островок
И, рассекая быстрый ток,
Туда стремимся.

Странно, но во многих солидных учебниках упорно перепечатывалась версия, будто сюжет «Братьев разбойников» «был связан с действительным побегом двух разбойников из кишиневской тюрьмы» («История русской литературы 19 в.» / Под ред. С.А. Аношкиной, С.М. Петрова, 1989, с. 184; и ее дальнейшие переиздания). Это же утверждал даже такой известный исследователь жизни Пушкина, как Д. Благой.

Откуда же совершили побег братья?

М. Шатров называет главный острог Екатеринослава, который находился на Острожной площади (на месте нынешнего Оперного театра). Правда, сам удивляется, что река этом месте уж очень не похожа на описанную в поэме:

«Тихо лизала песок легкая речная волна. За узким неглубоким рукавом горела под солнечными лучами золотистая полоса песчаной отмели. За ней — широкая синяя дорога основного днепровского русла. Какими отличными, сильными и мужественными пловцами нужно быть, чтобы отважиться пересечь его, да еще в условиях погони. Должно быть, вон там, на песчаной косе, сбросили они стеснявшие движения лохмотья, сбили друг с друга колодки, сразили метко брошенным булыжником преследовавшего их стража. А потом — снова вплавь к далекому, манящему спасительной лесной чащобой левому берегу!».

Отступления от строк «Братьев» солидны. Не высок, а полог днепровский берег вблизи того острога, и тих, а не шумен Днепр в этих местах. И не островок, а широкая коса, памятная старшим поколениям днепропетровцев, пролегала здесь в сотне метров от правого берега...

Гораздо более похоже выглядела местность в Мандрыковке: тут и берег круче, и река шумливая, порожистая. На так называемой Качельной площади, по свидетельству старожилов, находилось одно из зданий местной тюрьмы, приспособленное под этапное помещение. Как пишет Г. Мекленбурцев: «В Мандрыковке, близ Днепра, находилась тюрьма, из которой во время пребывания Пушкина бежали два брата арестанта, побочные дети помещика Засорина. Ныне (с 1889 г.) усадьба принадлежит Кулабухову» (Екатеринославский юбилейный листок).

Вокруг простиралась широкая заросшая луговая степь, лишь вдали виднелись три ветряные мельницы. Вблизи Станового острова в 80-90 метрах от берега находилась отмель. Становой остров был покрыт лесом, а рядом раскинулись мелкие безымянные острова и Серебряная коса. Скалистые берега Днепра были покрыты кустарниками, крутые спуски среди больших валунов вели к берегу. Побег в таких условиях был бы куда более реальным.

Злосчастный бал

Остается гадать, отчего Пушкин при всей своей популярности был покинут светским обществом и влачил свое существование в «гадкой избенке».

По одной из версий, через несколько дней он получил приглашение на бал, организованный в его честь. В моде тогда были белые лосины. Шились они из кожи лося или оленя — отсюда и название. Для лучшего облегания их надевали влажными с помощью мыльного порошка. Высыхая на теле, лосины мучительно стягивали кожу. Согласно легенде, напечатанной в «Днепровской молве» в №3 за 1899 г., Пушкин, выражая свое презрение к глухой провинции, явился на бал в… прозрачных лосинах.

О неприличном наряде поэта упоминал и А.М. Фадеев, служивший в 1820 г. в Комитете у Инзова. В «Русском архиве» за 1891 год (том 1, с.400) содержится его рассказ, переданный им со слов присутствовавшей на званом обеде жены, о том, в каком зазорном костюме явился Пушкин на сей обед. Легко себе представить возмущение тогдашнего общества. Неудивительно, что после этого с поэтом никто не общался. А в Москве и Петербурге о злосчастном бале стали ходить анекдоты. Например, такой:

«Будучи в Екатеринославе, Пушкин был приглашен на один бал. В этот вечер он был в особенном ударе. Молнии острот слетали с его уст, дамы непрерывно старались завладеть его вниманием. Два гвардейских офицера, недавних кумира екатеринославских дам, не зная Пушкина и считая его каким-то «вероятно учителишкой», порешили во что бы то ни стало «переконфузить» его. Подходят они к Пушкину и, расшаркиваясь самым бесподобным образом, обращаются:

- Mille pardons, не имея чести вас знать, но, видя в вас образованного человека, позволяем себе обратиться к вам за маленьким разъяснением. Не будете ли вы так любезны сказать нам, как правильнее выразиться: «Эй, человек, подай стакан воды» или «Эй, человек, принеси стакан воды»?

Пушкин живо понял их желание подшутить над ним и, нисколько не смутившись, отвечал серьезно:

- Мне кажется, вы можете выразиться прямо: «Эй, человек, гони нас на водопой!».

***

Странно, но ни в одном письме Пушкина не писал кому-либо из друзей о Екатеринославе. Не видно, чтобы он осматривал дворец генерал-губернатора или суконную фабрику. Можно лишь фантазировать, что «в таком маленьком городке, каким был в то время Екатеринослав, наличие такого громадного предприятия не могло не остановить на себе зоркого внимания Пушкина, кстати сказать, настроенного революционно. Отсюда есть основание предполагать, что он наглядно и, быть может, впервые «познакомился с бытом фабричных рабочих» („Зоря”, 18 декабря 1936 г., с.1-4). Но всё это не более, чем домыслы.

Логичнее сделать вывод, что Екатеринослав тогда ничем не поразил Пушкина.

Город в ту пору был одноэтажным, с деревянными постройками. По воспоминаниям А.М. Фадеева, «одна главная улица тянулась на несколько верст, шириной шагов двести, так что изобиловала простором не только для садов и огородов, но даже и для пастбищ скота на улице, чем жители пользовались без малейшего стеснения».

«Улицы были сонны, пустынны. Они оживали только в базарные дни, когда, невзирая на все треволнения, сюда наезжал деревенский люд и площади заливались терпкими запахами навоза и дегтя, овечьей шерсти. Телеги и волы, просторные помещичьи брички и одинокие всадники, певучая украинская речь, широкополые поповские шляпы, женский пестрый узор…И Пушкин любил потолкаться между возами, прислушаться к говору, песне» (И. Новиков).

(c) Романчук Л.А.