За что ты, время, мстило Айседоре?

Театр ім. Горького (Зимовий)

Зимовий театр

Міський Зимній театр на Катериненському проспекті

Міський Зимній театр

Театр им. М. Горького (Зимний театр)

Театр Горького

Гастролировать в России Айседора начала еще в 1904 году. А в 1924, уже после фактического разрыва с Есениным, она приехала и в наш город. Прославленную балерину сопровождал известный пианист и музыковед Марк Наумович Мейчик. О том, как проходили выступления Дункан в театре Горького (тогда им. Луначарского), о предшествовавших им событиях и зрительских впечатлениях екатеринославцев читайте в материале Николая Чабана.

В Екатеринослав прославленная балерина Айседора Дункан приехала не с Сергеем Есениным, а с Марком Мейчиком.

Как многие великие, Айседора Дункан была женщиной со странностями. Несомненно умная, она отличалась склонностью к эпатажу и словесному озорству, чем, кстати, напоминала блестящего остроумца Бернарда Шоу. Известная актриса, к примеру, утверждала: «Большинство общественных бедствий оттого, что люди не умеют двигаться. Они делают много лишних и неверных движений». И словно поддразнивая собеседника, мысли эти она развивала в форме забавных афоризмов. Узнав, что Наталья Крандиевская-Толстая пишет стихи, она усмехнулась недоверчиво:

— Есть ли у вас любовник, по крайней мере? Чтобы писать стихи, нужен любовник.

Подозрительно восторженным было отношение Дункан ко всему русскому. Современникам порой казалось, что пресыщенная, утомленная славой женщина воспринимает и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру.

В 1922 ей было сорок пять. Она была еще хороша, вспоминала жена Алексея Толстого, но в отношениях ее к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства.

— Любит, чтобы ругал ее по-русски, — не то объяснял, не то оправдывался Есенин, — нравится ей. И когда бью — нравится. Чудачка!
— А вы бьете? — спросила Толстая.
— Она сама дерется, — засмеялся он уклончиво.
— Как вы объясняетесь, не зная языка?
— А вот так: моя — твоя, моя — твоя. — И он задвигал руками, как татарин на ярмарке. — Мы друг друга понимаем, правда, Сидора?

Писательская чета Толстых, жившая в то время в Берлине, пригласила к себе на завтрак Айседору Дункан, Есенина и Горького. Айседора пришла, обтекаемая многочисленными шарфами пепельных тонов, с огненным куском шифона, перекинутым через плечо, как знамя. В этот раз она была спокойна, казалась усталой. Грима было меньше, и увядающее лицо, все еще полное женственной прелести, напоминало прежнюю Дункан.

Толстым было известно о ее трагедии. Дети Айседоры, мальчик и девочка, погибли в Париже, в автомобильной катастрофе много лет назад. Они ехали с гувернанткой в дождливый день в машине через Сену. Шофер затормозил на мосту, машину занесло на скользких торцах и перебросило через перила в реку. Никто не спасся.

На завтраке у Толстых Есенин непрестанно подливал водку в стакан Айседоры (рюмок для этого напитка она не признавала). И она, протягивая стакан Горькому, пьяно восклицала:
— За русский революсс! Слушайте, Горки, я будет тансоват только для русски революсс. Это прекрасно — русски революсс!
Горький чокался и хмурился. Ему было не по себе. Поглаживая усы, он нагнулся к Толстой и тихо сказал:
— Эта пожилая барыня расхваливает революцию, как театрал удачную премьеру. Это она - зря.
Помолчав, он добавил:
— А глаза у барыни хороши. Талантливые глаза.
Сергей Есенин читал свои стихи. Позднее пришел поэт Кусиков, кабацкий человек в черкеске, с гитарой. Его никто не звал. Но в Берлине он как тень всюду следовал за Есениным.

Затем Айседора пожелала танцевать. Сбросив добрую половину своих шарфов, она оставила два на груди, один на животе, а красный накрутила на голую руку, как флаг, и, высоко вскидывая колени, запрокинув голову, побежала по кругу. Кусиков нащипывал на гитаре «Интернационал». Ударяя руками в воображаемый бубен, Дункан кружилась по комнате, отяжелевшая, хмельная менада. Зрители жались по стенкам. Есенин опустил голову, словно был в чем-то виноват. Тяжело было и Наталье Толстой. Она вспоминала вдохновенную пляску Айседоры Дункан в Петербурге за пятнадцать лет до того: «Божественная Айседора! За что так мстило время этой гениальной и нелепой женщине?»

В Екатеринослав Айседора Дункан приехала через полтора-два года после того — в феврале 1924, уже после разрыва с Сергеем Есениным, а не вместе с ним, как представляла местная легенда. 5 февраля, через две недели после смерти Ленина в газете «Звезда» появилось сообщение о том, что «гастроль Айседоры Дункан в Екатеринославе состоится в средних числах февраля в театре им. тов. Луначарского».

Еще через неделю появилось более основательное объявление. Из него жители Екатеринослава узнали, что в понедельник, 18 февраля, в Большом гостеатре им. тов. Луначарского (ныне театр им. Горького) состоится один концерт Айседоры Дункан и Марка Мейчика (рояль). Концертная програма должна была состоять из произведений Шопена. Билеты продавались в кассе театра. Организатор турне — Б. Зиновьев, администратор Н. Саксонский. Фамилия организатора турне должна была внушать почтение: партийный вождь Зиновьев был тогда в большом фаворе.

Несколько слов следует сказать и о пианисте, с которым приехала в Екатеринослав прославленная балерина. Марк Наумович Мейчик (1880-1950) был известным пианистом и музыковедом. В 1898 году он поступил в Московскую консерваторию и закончил ее с золотой медалью. Об этом напоминает мраморная доска в Малом зале консерватории. На ней высечено и его имя как медалиста. Марк Мейчик был в списке гостей, приглашенных Сергеем Есениным на свою свадьбу. В 1924 Мейчик совершил несколько гастрольных поездок по СССР вместе с Айседорой Дункан. В 1925 году был заведующим издательством «Музторг МОНО», потом стал первым художественным директором Государственого института театрального искусства (ГИТИСа).

Ехала к нам Айседора на один концерт, а осталась, похоже, на целую неделю! Скорее всего ее здесь задержала «нелетная» погода — в те дни в Украине разыгралась сильнейшая метель, парализовавшая даже железнодорожный транспорт. Константин Паустовский в своей «Книге скитаний» писал, что снег в ту зиму валил почти беспрерывно.

Спустя несколько дней все той же «Звезде» появилось следующее извещение:
«В пятницу, 22 февраля в театре им. тов. Луначарского состоится последняя гастроль Айседоры Дункан. Для членов профсоюзов билеты на эту гастроль по пониженным ценам. В программе произведения Вагнера, Скрябина, Листа, Чайковского и Бетховена».

Так что выступлений здесь известной танцовщицы вышло не одно, а несколько, коль речь идет о «последней гастроли». Газета «Звезда» оперативно откликнулась на событие и уже 21 февраля 1924 года некий А. Скворчевский опубликовал рецензию «Айседора Дункан и «публика». Об авторе заметки известно лишь то, что он вел занятия кружка ленинизма в центропартклубе. Так что вполне мог «с верных позиций» оценить увиденное на сцене. Интересно познакомиться с этим откликом с расстояния прошедших восьмидесяти лет.

«Говорят, традиция настолько сильна в психике человека, — писал Скворчевский, — что благодаря этому у многих людей бывает раздвоенность: думаешь одно, а хочешь другого. Так вот — и на вечере Дункан.
Ведь пришли смотреть — валом повалили. Никогда театр за время революции не видел столько народу, который бы шел не на митинг, а в театр смотреть, платил довольно дорогую плату за место. И разный народ, как в феврале 1917 года.
А открылся занавес. Полилась музыка.
И удивление, испуг, даже отчаяние овладели екатеринославским гражданином.
Вышла женщина, стала посреди сцены и начала проделывать ритмические движения. Простые, но точь-в-точь такие, какие, казалось, каждый может проделать.
Чего-то нагибалась, зачем-то покрывалась темно-лиловым плащом, кому-то простирала руки — и только.
Разве вот в вальсе проделала два-три «па» танца.
За это ей уже смело и довольно бурно хлопали.
А в антракте подходили и спрашивали: «Ну как?» И отвечали:
— Ничего. Ну, я ничего не понимаю.
Ну, и не шел бы смотреть эту самую Дункан. А если уже пошел, так, ничего не понимая, не возмущался бы.
А подумал бы: не понял — значит, не понял, попробую понять.
Так ведь?
Но нет, ты благороден, в тебе две души: одна кричит «не понял», другая — «мировая знаменитость».

А Айседора Дункан — это монолит ритма и музыки, эта благородная из благородных, сливающая мысль, звуки, движение в единое целое, под мощные звуки «Интернационала», уезжает от тебя, обывательская пошлость. Уезжает из Америки в Страну Советов, к рабочим и крестьянам. И продолжает уже здесь свой «Интернационал». И как сильны и смелы эти жесты гнева и мести под слова: «Это есть наш последний и решительный бой». Как сильны. А там, в Москве, другой титан (видимо, речь о В. Мейерхольде — ред.), порвавший с традицией на ужас всем прогнившим, ломает установленный стиль отца русского быта Островского, ломает и творит то, что велит ему новое, рабоче-крестьянское. Нет, есть еще порох в пороховницах — на смену тебе, смердяковщина, обломовщина, санинщина и керенщина, — идет новый пролетарский мыслитель, — рабфаковец, красный студент, красный профессор. Медленно, но верно.

Идут.
И горе вам, застрявшие в болоте традиции!
Никогда им не понять Айседоры Дункан, никогда им не осмыслить единства мысли, ритма и музыки. Никогда им не поверить в близость, яркую, реальную близость победы труда над капиталом. Никогда!»

Этими словами закончился отклик на выступление Айседоры Дункан в Екатеринославе. Пафос выступления преподавателя ленинизма понятен: противопоставление традиции и новаторства, обывателя и революционного искусства. Не будем тоеоретизировать на тему, кто оказался прав, а кто — нет.

Для нас важно, что Айседора Дункан своим божественным крылом коснулась храма искусства в нашем городе. Если было холодно зрителям в зале, то ей, полураздетой, было холодно вдвойне. Она терпела ради «революсс». Правда, невольно обращаешь внимание на маленькую деталь: «народ платил довольно дорогую цену за место». Революция революцией…

По воспоминаниям Натальи Крандиевской-Толстой, Дункан и Есенин в голодном для России 1922 жили в Берлине широко, располагая, пожалуй, тем количеством денег, какое дает возможность пренебрежительного к ним отношения (Дункан тогда заложила свой дом в предместье Лондона и вела переговоры относительно продажи дома в Париже).

Еще один любопытный вопрос: а чем добиралась в Екатеринослав прославленная актриса? Только не в железнодорожном вагоне! Автомобиль был, по воспоминаниям современников, единственным способом передвижения, который она признавала. Железнодорожный вагон вызывал у нее брезгливое содрогание, говорят, что она никогда не ездила в поездах.

Но, как известно, именно автомобиль и стал причиной ее гибели.