Екатеринослав: город и революция

Генерал-поручик армии Украинской Народной Республики Михаил Омелянович-Павленко прибыл в Екатеринослав осенью 1917 года на должность командира бригады. Перед ним стояла задача – организовать «такие военные части, которые были бы способны не только к митингованию, но и к боевым акциям». Свое пребывание в городе генерал описал уже в эмиграции: его воспоминания изданы в 1935 году в Праге. Значительную их часть составляют рассказы об острых конфликтных ситуациях в военной среде и о стычках с населением, требовавших вмешательства военных.

Как заметил мемуарист, «всяких беспорядков и дебошей вобще было достаточно», но особенного напряжения требовала борьба с волной нападений на винные и водочные склады, охватившей всю Екатеринославскую губернию осенью 1917 года. Поскольку в Екатеринославе был огромный склад спирта, было решено держать жидкость в больших баках, соединявшихся трубами с местной канализацией, чтобы в случае необходимости быстро эти баки освободить. Такое техническое устройство требовало времени, а настроение жаждущего алкоголя населения становилось все более решительным, поэтому власть применила психологическое давление: склад обтянули проволокой, распространив по городу слухи, что при прикосновениии проволока мгновенно электризуется.

Дух волнений витал в воздухе, ожидая лишь повода, чтобы как-то проявить себя. Одним из таких толчков стал арест известного на Екатеринославщине убийцы по прозвищу «Белошапка». Толпа, готовая линчевать преступника, взяла в осаду тюрьму. Для ее защиты был выслан конный эскадрон, который целый день удерживал толпу от решительных действий. Однако под вечер сказалась усталость: среди конников пошли разговоры, что не стоит мучить себя и коней из-за разбойника, который на самом деле заслужил наказание. В этой ситуации М. Омелянович-Павленко проявил себя как знаток человеческой психологии. Стремясь избежать деморализации отряда, он пошел на хитрость: приказал двоим молодым старшинам устроить митинг, осудить на нем контрреволюционную деятельность начальника залоги (то есть самого М. Омеляновича-Павленко), расхвалить Советы, а потом направить толпу к штабу Совета, чтобы вручить постановление его членам. Маневр удался: разгоряченный политическими речами народ оставил территорию тюрьмы, и преступник был немедленно вывезен из Екатеринослава.

М. Омелянович-Павленко вспоминал, что организационная работа и реагирование на социальные вызовы забирали все время и внимание, поэтому «Третий Универсал пришел на нас, как снег на голову». Информацию о его подготовке начальник залоги получил за два дня до провозглашения документа. Было решено почтить событие торжественным парадом, который должен был поднять авторитет как центральной украинской власти, так и местной, екатеринославской. Празднование принятия Третьего Универсала превзошло самые смелые ожидания мемуариста и стало свидетельством того, что вес украинского элемента в городе вырос. Центральная площадь Екатеринослава – Соборная – была заполнена военными с национальными флагами, представителями общественных и правительственных организаций. После богослужения, которое велось по-украински, состоялся запланированный парад. Особенно значительным и трогательным был момент почтения памяти Т. Шевченко: «Я видел, как все поле склонило свои голови при пении нескольких сотен голосов Заповіту; видел, как войско и толпа опустились на колени, когда огромнейший фраг, на котром был образ Шевченко, медленно и уважительно двинулся вдоль фронта войск. Мало кто мог сдержаться, чтобы не пролить слез, а кое-кто и вовсе не мог владеть своими нервами».

Описал М. Омелянович-Павленко и ноябрьское оживление политической жизни в Екатеринославе, вызванное выборами в российское Учредительное Собрание. Наблюдение за предвыборной кампанией вызвало довольно пессимистические чувства: «Все разбивалось о темноту масс»; «разбушевавшаяся стихия … знала только «хочу землю, хочу волю, хочу... », а что с этим «хочу» будут они делать – один Аллах ведал».

В разгар кампании М. Омелянович-Павленко уехал в Киев: в ноябре 1917 года его кандидатуру утвердили на пост начальника военных школ Украины. Во второй раз генералу суждено было посетить Екатеринослав в октябре 1918-го – как представителю гетманского правительства, для выяснения перспектив создания тут Козацких Кошей. Несмотря на то, что «на Кайдаке можно было видеть типов, которые могли бы служить для полотна Репина еще хорошей моделью», перспективы создания в городе казацких отрядов оказались призрачными: «Атмосфера в городе – значительно более мрачная и угрожающая, чем год назад. Главным средоточием неспокойствия становится Брянский завод, место рождения многочисленных воинственных прокламаций и листовок. Осенью 1918 г. город напоминает дом, который закрывают, ожидая сильной вьюги».

Исаак Мазепа, впоследствии премьер-министр правительства Директории и один из близких соратников Симона Петлюры, находился в Екатеринославе около двух лет – с начала 1917-го до января 1919 года. За это время, описанное им в воспоминаниях «Украина в огне и буре революции», он стал свидетелем неоднократных перемен власти в городе. Как представитель правительственной организации заготовок для армии и агроном по образованию И. Мазепа стал членом Управы Губерниального Продовольственного Комитета, созданного по приказу из Петербурга. В его описаниях екатеринославского периода город служит лишь фоном для изображения конкуренции между различными политическими силами за влияние на население. Исаак Мазепа также анализирует причины поражения в Екатеринославе украинских национальных сил: он видит их в неукраинском характере губернского города и проросийских настроениях высших прослоек населения. «За два года революционной жизни в Екатеринославе, с его свыше 200 000 населением, я не припомню, чтобы ряды нашей украинской интеллигенции пополнились хотя бы полдесятком «обращенных» малороссов. Как была нас горстка в два десятка человек в начале революции, такой и осталась до самого моего отъезда из Екатеринослава». Украинские организации так и не смогли пойти дальше учреждений образовательно-культурного характера – по мнению И. Мазепы, заседания Украинской Губерниальной Рады города больше напоминали «собрания обычной «Просвіти», а не политической организации, способной достойно репрезентовать Центральную Раду на местах. Заметно проигрывали украинские организации и в сфере средств масовой информации, сподобившись в 1917 году только на издание непериодического «Вісника Товариства «Просвіта» и на отдел в российском еженедельнике «Народная жизнь». В то же время в Екатеринославе продолжали выходить две русскоязычные газеты («Приднепровский край» и «Южная заря») и каждая российская политическая партия имела собственное издание.

Первый Универсал в городе был принят одобрительно, однако «в общее положение украинства на Екатеринославщине он не внес никаких решительных перемен: как и раньше, так и теперь все аппараты и власти оставались в неукраинских руках». А Третий Универсал, по словам И. Мазепы, пришел в Екатеринослав внезапно и особенного энтузиазма не вызвал, поскольку содержал неожиданный тезис о федерации с обновленной Россией.

Отличия в политических симпатиях города и села проявили выборы во Всероссийское Учредительное Собрание. Тогда как по губернии в целом украинские партии получили свыше половины всех голосов, в Екатеринославе они заняли третье место, уступив бунду и большевикам. И. Мазепа комментирует эту ситуацию так: «в то время, как украинское село успешно отвоевывали из-под российских влияний украинские социалисты, чужой, неукраинский город постепенно становился главной базой российских большевиков».

В воспоминаниях есть интересные сведения об успешности большевистской агитации. В декабре 1917 года в Екатеринослав из Петербурга прибыл один из созданных в России украинских полков – полк гетмана Орлика (по характеристике И. Мазепы, своеобразный «троянский конь», присланный для подрыва деятельности Центральной Рады изнутри, но разгаданный в Киеве и отправленный от греха подальше в Екатеринослав). Наивные местные украинцы встретили вновь прибывший полк с безграничной радостью, и это их подвело: «Большевистская пропаганда так затуманила головы этим «сынам Украины», что, когда позднее дошло до борьбы с большевиками, они провозгласили нейтралитет и не захотели биться за украинскую власть».

И все же до конца зимы 1917 года украинские военные отряды в Екатеринославе составили значительную силу, открыто выступить против которой екатеринославские большевики не решались. Но в начале 1918 года ситуация изменилась из-за общего наступления войск советской России. Свидетельством того, что чаши весов покачнулись, стал мелкий случай – захват бронированного автомобиля у украинских частей. Под угрозой артиллерийского обстрела украинское командование требовало от работников Брянского завода, куда перевезли авто, его немедленного возвращения. Поскольку угроза не подействовала, на следующий день завод подвергли бомбардированию. Одновременно с этим украинские войска заняли почту, телеграф и начали окружать дом екатеринославского Совета. Обеспокоенная перенесением боев на улицы города, в противостояние вмешалась Городская Дума, предложив свое посредничество. Ночью с Брянского завода для переговоров выехала делегация. В дороге ее задержали украинские постовые, но после выяснения обстоятельств отпустили. Большевики, ожидавшие прихода российских отрядов из Харькова, использовали этот эпизод для затягивания переговоров, утверджая, что украинская сторона якобы нарушила условие неприкосновенности делегатов. Вскоре в Екатеринослав прибыли большевистские отряды Егорова, и в городе воцарился террор: «Среди белого дня на улицах ловили и растреливали «буржуев». Дом «военно-революционного штаба», где совершались все эти расправы, стал жутью для екатеринославского населения».

Власть большевиков продержалась в Екатеринославе недолго. 3 апреля 1918 года посля тяжелых боев в город вступили отряды Вольного казацтва, а следом - австро-венгерские войска генерала фон Арна (по договору между Германией и Австро-Венгрией, Екатеринославщина, Херсонщина, Подолье и Юго-Западная Волынь вошли в сферу влияния Австро-Венгрии). Украинским силам пришлось организовывать органы местной власти самостоятельно, без поддержки Киева: «Наша «высшая власть» в губернии, так сказать, «висела в воздухе», - писал Мазепа. – Как и раньше, мы не получали оттуда никаких директив... Киев не отвечал даже на наши письма». Сведения о приходе к власти Павла Скоропадского пришли в город только первого мая, после того, как городскими улицами спокойно прошла первомайская манифестация.

Далее на страницах воспоминаний И. Мазепы появляется полковник М. Омелянович-Павленко – пути авторов двух мемуаров пересеклись. Как уже упоминалось, последний как представитель гетманской власти должен был сформировать в Екатеринославе Козацкий Кош. Еще раньше по указке гетмана началось расформирование уже имевшихся украинских частей, и екатеринославская организация Вольного казацтва также подлежала ликвидации. Вполне естественно, что предложение М. Омеляновича-Павленко стало прекрасным поводом пристроить беспризорных вольных казаков (тех из них, кто не записался в железнодорожную жандармерию). Как пишет И. Мазепа, М. Омелянович-Павленко, не знакомый с делом, был очень доволен проявленным энтузиазмом новобранцев. И. Мазепа покинул Екатеринослав в январе 1919 года, накануне установления в городе большевистской власти.

Любопытную информацию о Екатеринославе поры гетманата содержат воспоминания человека, который, в отличие от двоих упомянутых выше, остался неизвестным, поскольку не занимал руководящих должностей. Речь идет о мемуарах сотника С. Левченко, помещенных в 1938 году в эмиграционном варшавском издании «За державность: Материалы к истории войска украинского». В 1918-м автор находился в рядах 8-го Екатеринославского корпуса, подчиненного гетману, а уже в эмиграции в Польше он охотно откликнулся на призыв издания Украинского Военно-Исторического Общества к учасникам революции присылать свои воспоминания. Ведущие темы заметок С. Левченко - военные дела корпуса и контакты вновь прибывших солдат с местными учреждениями и жителями, часто через призму их отношения к украинскому вопросу. Текст выдержан вполне в духе пожеланий редакции «За державность»: избегать ура-патриотических характеристик и не закрывать глаза на поражение украинской революции.

Беглый взгляд на украинское общество Екатеринослава произвело на С. Левченко угнетающее впечатление. Для его описания сотник употребляет те же слова, что и Мазепа: «Есть небольшой кружок украинцев: чиновник с почты, чиновник с канцелярии военного начальника, псаломщик с сестрой, десятка два молодежи и все... Город абсолютно чужой, обмосковившийся». Использование украинского языка встретило неприятие на всех уровнях – от негодования в штабе корпуса, где не хотели понимать «мазепинский» язык, до бытовых высказываний типа: «Черт бы их побрал с этой галицкой мовой». Доходило до курьёзов: местному ксьонду никак не могли втолковать, что перед ним старшины украинской армии, а не польские вояки, потому как «он не мог понять, что такая армия может быть».

К удивлению автора воспоминаний, попытки расспросить местное население о славных традициях прошлого их края, даже среди днепровских дедов-лоцманов, не дали желаемого результата: «никто не знал ничего про какую-то там «Січ». Точно так же никто ничего не помнил из истории Хортицы, лишь рассказывали, что «на побережье есть усадьба, где перед войной жили немцы, а с течением войны их выгнали, и селяне захазяйничали Хортицу».

Все три мемуарные текста написаны активными участниками украинской революции, для которых Екатеринослав был лишь этапом политической или военной деятельности, и все тексты возникли после поражения революции, в эмиграции, и были рассчитаны, прежде всего, на эмигрантскую читательскую среду. На изложение событий и оценки автров существенно повлияло то очевидное обстоятельство, что на момент написания воспоминаний им был известен результат освободительных состязаний. Отсюда и их первоочередное внимание к вопросу: почему так произошло? Основной причиной поражения украинских сил авторы считают слабость национального сознания и недостаток национальных кадров.

Понятно, что, читая воспоминания М. Омеляновича-Павленко, И. Мазепы и С. Левченко о революции в Екатеринославе, мы прежде всего знакомимся с самими авторами. Если И. Мазепа в своем тексте сосредотачивается на представлениии политической ситуации региона в общеукраинском контексте, тем самым недвузначно трактуя свой текст как хронику – историю революции, увиденную собственными глазами, то М. Омелянович дает более детальное описание собственно екатеринославских событий. К тому же, текст последнего более оптимистичный, что, вероятно, связано с реальными успехами автора в создании украинских военных формирований в регионе. Заметки же С. Левченко носят более частный характер: автор ограничивается описанием собственного опыта и личных впечатлений от Екатеринослава гетманской поры.

Возможно, эти особенности стратегий и способов написания повлияли на то, что далеко не все события екатеринославской жизни нашли свое отражение в текстах всех троих мемуаристов. Сказываются тематические приоритеты и компетентность каждого из авторов. Едва ли не единственной общей темой для них являются представления о живучести сечевых казацких традиций, «казацкого духа» в городе над Днепром. Любопытно, что М. Омелянович и И. Мазепа воспроизводят эту, очевидно, весьма распространенную веру, объяснимую в общем контексте «возрождения нации», а С. Левченко опровергает ее, полагаясь на личные «полевые исследования».

Вопрос же о том, насколько представленная в мемуарной литературе картина хода революции в Екатеринославе отвечает «историческим реалиям», является темой отдельного исследования.

Татьяна Портнова,
научный сотрудник лаборатории истории Приднепровья Днепропетровского национального университета